Катя не сразу поняла, чего хочет от нее этот седобородый,
сухой, как спичка, человек в ветхом зипуне, исполняющий в соседнем селе
должность почтаря и посыльного.
В ее растрепанной головке еще плыли сонные грезы, какие-то сладкие сны, с которыми так не хотелось сейчас расставаться.
А кругом звенел своим летним звоном ее любимец сад. Жужжали
пчелы, пели стрекозы, чиликали птицы, порхая между ветвями старых яблонь
и лип. В узкое отверстие входа заглядывало ласковое солнце, и из
шалашика, любимого места Кати, куда она приходила мечтать, грезить, а
иногда и спать, можно было видеть наливавшиеся в последней стадии
назревания сочные яблоки, словно алой кровью пропитанные ягоды красной
смородины и играющий изумрудными огнями сквозь тонкую пленку кожицы
дозревающий на солнце крыжовник.
Одним общим ласковым взглядом черные глазки девочки обняли родную ее сердцу картину, и она быстро вскочила на ноги.
- Телеграмму привез? Давай, давай!
Выхватив из рук Ефрема депешу, она с быстротою, так
свойственной ее резвым четырнадцатилетним ножкам, птицей метнулась мимо
него и помчалась к крыльцу, мелькая красным ситцем платья между
деревьями и кустами.
- Ма-моч-ка, те-ле-грам-ма! - кричала она из сада, без тени тревоги на оживленном, загорелом как у цыганки лице.
- От Андрюши из Венеции... Верно, приедет скоро!.. Траляляля! Траляляля! Приедет наш Андрюшенька, приедет, - запела Катя.
Последняя фраза прозвучала уже на пороге крошечной террасы,
где Юлия Николаевна Басланова, хозяйка маленькой усадьбы "Яблоньки",
сидела за чисткой крыжовника для варенья.
Склонив седеющую голову с добрыми глазами, такими же
черными, как у Кати, но далеко не такими жизнерадостными, как у той, она
вооруженной ножницами рукой тщательно подстригала мохнатую бородку на
каждой ягоде, вынимая их из корзины, и отбрасывала очищенный крыжовник
на большое блюдо, стоявшее перед нею на столе.
